Том 4. Письма 1820-1849 - Страница 72

Великая княгиня Мария Николаевна также приняла меня очень любезно, хотя ко времени моего появления она жила еще очень уединенно вследствие родов и смерти своего ребенка. Она пожелала сделать исключение для меня и велела Виельгорскому написать мне, что приглашает меня в свой прелестный загородный дворец в Сергиевском. Это было на другой день после отъезда ее мужа, который, как вы знаете, сопровождет государя в его поездке в Берлин и оттуда в Мюнхен.

В общем, я провел довольно приятно 3 недели в Петербурге, и без чрезмерных трат, так что к настоящему времени у меня осталось больше половины той суммы, какую мне дал папа́ перед отъездом. Что скажет на это Николушка?

Было бы слишком долго перечислять всех знакомых, встреченных мною в Петербурге, как из числа дипломатов, так и из местного общества. Кто был особенно любезен со мною, так это Вяземский, чью жену я полагал застать здесь, в Ревеле, но, как я известился, она уже уехала.

Что касается до моих дел по службе, положительно то, что я решился не брать отставку, но удовольствоваться аттестатом из министерства, который я и получил на совершенно приличный срок, благодаря посредничеству Михаила Николаевича Муравьева. Этот срок облегчит мне впоследствии возвращение на службу, а что до моего камергерского звания — единственного, чему я приписываю некоторую важность, я имею все основания надеяться, что вмешательство графа Бенкендорфа позволит мне восстановить его без труда.

Вот, любезные папинька и маминька, чем я занимался в течение 3 недель. И я думаю, что было бы трудно добиться большего за такой короткий промежуток времени.

Завтра я ночую в Гельсингфорсе, оттуда пароход довезет меня через Або в Стокгольм. Я задержусь там на день или два. Затем направлюсь оттуда через Штеттин или Любек в Берлин, где также думаю задержаться. Несмотря на эти остановки, я надеюсь через две недели попасть в Мюнхен. Погода стоит великолепная, море спокойно как озеро, и плавание восхитительно.

Можно было бы рассказать вам еще очень о многом, но как это написать? Передайте Николушке, что я непрестанно думаю о нем и с тревогой ожидаю известий о его первых шагах.

Простите. Поручаю себя вашей бесконечной нежности, а вас поручаю Богу. Ф. Т.

Тютчевой Эрн. Ф., 15/27 сентября 1843

93. Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 15/27 сентября 1843 г. Берлин

Berlin. Ce 27 septembre <18>43

Terre, terre, ma chatte chérie, me voilà à Berlin, et pour rendre la fête complète en possession de ta lettre. Avant-hier encore à pareille heure, il est huit heures, je me trouvais sur la côte de Suède, dans une petite ville perdue qui s’appelle Istadt, attendant depuis trois jours l’arrivée du bateau sauveur qui devait me transporter en Allemagne. Je pensais que la fin du monde arriverait plutôt que ce malheureux bateau. Eh bien, le monde dure encore et je suis à Berlin. Mais pour mettre un peu d’ordre dans le narré de mon écriture, je dois te dire, comment et pourquoi je me trouvais à Suède. C’est qu’au départ de la terre du Comte de Benkendorff proche de Réval je n’avais que deux voies ouvertes devant moi: ou de rétrograder sur Pétersb<ourg> pour y prendre la malle-poste, ou de prendre le bateau à vapeur qui fait le tour de la Baltique, en passant par les ports de la Finlande — Helsingfors, Abo — à Stockholm, et de là par Colmar, Istadt, en Allemagne. C’est à ce dernier parti que je m’arrêtais bravement, et je viens d’accomplir cette intéressante Odyssée dans l’espace de 10 jours, y compris les trois jours de relâche forcée, dont je t’ai parlé plus haut. Pour les détails et le descriptif je t’envoie à Mr Marmier qui a fait cette même tournée il y a deux ans et qui l’a publié heureusement pour moi dans la «Revue des Deux Mondes». C’est lui qui te parlera du pittoresque sauvage des côtes de la Finlande, de la position vraiment admirable de Stockholm, etc. etc., tout cela est ainsi, mais ce qui n’est pas moins vrai, c’est que j’ai eu beaucoup d’ennui dans les intervalles de mes admirations. Le temps, aux brouillards près, qui dans ces parages ont le très grand désagrément d’empêcher le bateau de bouger de place, — nous a constamment favorisé, notre navigation a été aussi douce que peut-être celle du lac de Tegernsee, et rien de tout cela néanmoins n’a pu me réconcilier avec le bateau à vapeur que je trouve le plus triste des véhicules à moi connus.

Ma visite chez le Comte Benkendorff a été de cinq jours fort agréablement passés. Indépendamment de la localité qui serait réputée belle, même au milieu des pays les plus pittoresques, je ne puis assez me féliciter d’avoir fait la connaissance du brave homme qui en est le propriétaire. C’est certainement une des meilleures natures d’hommes que j’aie jamais rencontrées. Mais ce que je t’en dis là, ne t’avise pas de le dire à Sévérine, dans l’esprit duquel un pareil témoignage de ma part suffirait pour me perdre à tout jamais. Benkendorff, comme tu sais, peut-être, est un des hommes des plus influents de l’Empire, exerçant par la nature de ses fonctions une autorité presque aussi absolue que celle du maître. Voilà ce que je savais et ce n’est pas certainement cela qui pouvait me prévenir en sa faveur. — J’ai été par conséquent d’autant plus aise de me convaincre que c’était en même temps un homme parfaitement bon et honnête. Ce brave homme m’a comblé d’amitiés, beaucoup à cause de la Krüdener et un peu aussi par sympathie personnelle, mais ce dont je lui sais plus de gré encore que de son accueil, c’est de s’être fait l’organe de mes idées auprès de l’Empereur qui leur a accordé plus d’attention que je n’osais l’espérer. Quant au public, j’ai été à même de m’assurer par l’écho que ces idées y ont trouvé, que j’étais dans le vrai, et maintenant, grâce à l’autorisation tacite qui m’a été accordée, il sera possible d’essayer quelque chose de sérieux. Mais tout ceci rentre dans cet étroit cercle de rabâchage politique que tu méprises avec tant de raison et dont je consens à te faire grâce pour le moment.

Ma chatte chérie, ce qui vaut mieux que toute la politique du monde, ce qui vaut mieux que tout au monde, c’est l’espoir que j’ai de te revoir dans quelques jours. Et moi aussi, j’ose à peine croire à tant de bonheur et à prétendre sérieusement que le monde ne finisse avant la fin de la semaine prochaine, car, comprends bien ceci, je compte être à Munich du 5 au 7 ou plus tôt. —

Adieu, ma chatte.

Перевод

Берлин. 27 сентября <18>43

Земля, земля, милая кисанька, вот я и в Берлине, и в довершение к моему ликованию держу в руках твое письмо. Еще третьего дня, в это самое время, а сейчас восемь часов, я находился на шведском берегу, в маленьком забытом городке под названием Истад, в течение трех дней дожидаясь прибытия спасительного судна, которое должно было доставить меня в Германию. Я уже думал, что скорее наступит конец света, чем появится этот злосчастный пароход. И что же, свет еще стоит, а я уже в Берлине. Но чтобы внести немного последовательности в ход моего повествования, я должен тебе сказать, как и почему я оказался в Швеции. Покидая владения графа Бенкендорфа вблизи Ревеля, я мог воспользоваться только двумя путями — вернуться в Петербург, чтобы сесть в мальпост, либо попасть на пароход, совершающий плавание по Балтийскому морю и заходящий в порты Финляндии — Гельсингфорс, Або, затем направляющийся в Стокгольм и оттуда через Кольмар и Истад — в Германию. Этот последний путь я и избрал отважно и только что завершил эту любопытнейшую Одиссею, продолжавшуюся 10 дней, включая 3 дня вынужденной остановки, о которой я сообщил тебе выше. За подробностями и описанием я отсылаю тебя к г-ну Мармье, который совершил подобное турне два года назад и, к моему счастью, напечатал описание его в «Revue des Deux Mondes». Он тебе поведает о живописных диких берегах Финляндии, о поистине восхитительном расположении Стокгольма и пр. и пр. Все это верно, но верно также и то, что в промежутках между восторгами я нестерпимо скучал. Погода, если не брать во внимание туманы, которые в этих краях имеют неприятное свойство не давать судам двинуться с места, — постоянно благоприятствовала нам, плавание наше проходило словно по озеру Тегернзее, но даже все это не могло примирить меня с путешествием на пароходе, который я считаю самым унылым из всех известных мне средств передвижения.