Сегодня утром я отдал дань картинной галерее, потом сделал визит нашему дрезденскому посланнику Шрёдеру, который оставил меня обедать. Бедняга Шрёдер несомненно один из самых ничтожных и бесцветных смертных, каких я когда-либо встречал. При нем состоит несчастный секретарь, его козел отпущения, глядя на коего, я подумал о самом себе и содрогнулся. Ведь судьба этого несчастного созданья могла бы быть моей судьбой.
В Дрездене целая колония русских, — все мои родственники и друзья, но родственники, которых я не видел лет двадцать, и друзья, самые имена коих я позабыл. Это тоже вызвало во мне несколько не особенно приятных ощущений. Тут живет, между прочим, моя кузина, которую я знавал ребенком, а теперь встретил уже старухой. Она сестра одного из несчастных сибирских изгнанников, романтически женившегося на молодой француженке, причем это совершилось не без моего участия. Так вот, брат этот умер, жена его умерла, отец, мать умерли, все умерло, и кузина, о которой идет речь, тоже умирает от чахотки.
Ах, как мне хочется повидаться с тобою! Хочу уехать отсюда завтра же, через Лейпциг, и надеюсь с Божьей помощью быть возле тебя в воскресенье. Но если я приеду на день-два позже — ни в коем случае не беспокойся. Так как я не уверен, что смогу доехать до Мюнхена без остановки, то, быть может, проведу одну ночь где-нибудь в пути.
Постарайся, моя кисанька, чтобы я нашел в Аугсбурге несколько строчек от тебя, ибо возможно, что я приеду с этой стороны. Прости! Я слишком взволнован и не могу больше писать. Обними детей.
Душевно твой.
Munich. Ce 3 janvier 1842
Je suis bien coupable envers toi, ma bonne et chère Anna, d’avoir tardé si longtemps à répondre à tes lettres. Sois néanmoins bien persuadée, mon enfant, qu’elles m’ont fait le plus grand plaisir et que je suis tout heureux de te savoir heureuse auprès de la tante Clotilde, à qui, toi et moi, nous ne saurions témoigner assez de reconnaissance. Je suis entièrement satisfait des détails que tu nous donnes sur la vie que tu mènes et sur tes occupations, et j’aime à te savoir dans la société des personnes que tu nommes et dont quelques-unes me sont personnellement connues, telles, par ex<emple>, que Mr Frölich et son excellente fille. Rappelle-moi à leur souvenir, aussi qu’à celui de Mad. Schwendler quand tu la verras…
Je ne te recommande pas l’application à l’étude, tu es naturellement studieuse. Mais j’aimerais bien, mon enfant, te voir prendre dès à présent l’habitude d’apprêter à chaque chose que tu entreprends, toute l’attention et le soin nécessaire, pour que la chose soit bien et proprement faite.
Qu’une lettre, p<ar> ex<emple>, ne se recommande pas seulement par un style et une orthographe corrects, mais qu’elle soit encore proprement et soigneusement écrite. Sous ce rapport tu ne saurais trouver un meilleur exemple à faire, que celui de l’oncle Maltitz, ni un pire à éviter que celui de ton père. Et quant à l’oncle Maltitz, tu es bien heureuse, ma chère Anna, d’avoir rencontré à ton premier début dans la vie un homme tel que lui. Maintenant tu ne peux que l’aimer. Plus tard tu comprendras, combien il méritait d’être aimé.
Je n’entre pas dans des détails relativement à la vie que nous menons. Maman, je le sais, te tient au courant de tout ce qui se passe dans la maison. Tu nous as bien manqué le jour du Christ-Kind, et quant à moi, ma bonne Anne, il n’y a que l’idée de te savoir parfaitement heureuse et contente là où tu es, qui puisse me faire supporter la privation de ne plus te voir ici. Je me flatte néanmoins que nous nous reverrons avant peu.
Напиши мне, начинаешь ли ты понимать то, что читаешь по-русски, и извести меня, когда ты будешь говеть?
Bonne année, ma chère enfant. T. T.
Мюнхен. 3 января 1842
Я очень виноват перед тобой, добрая, милая Анна, потому что долго не отвечал на твои письма. Однако не сомневайся, моя девочка, в том, что они доставили мне самую большую радость, и я счастлив, что ты благополучна рядом с тетушкой Клотильдой, которой я, так же как и ты, не нахожу слов для благодарности. Я совершенно удовлетворен тем, что ты сообщаешь мне о своей жизни и занятиях, и я рад, что ты находишься в обществе тех людей, кого ты называешь в письмах, многих я знаю лично, например, г-на Фрелиха и его бесценную дочь. Передай им мой поклон, а также г-же Швендлер, когда ее увидишь…
Я не призываю тебя к усердию в ученье, ты и сама прилежна от природы. Но мне бы хотелось, моя девочка, чтобы у тебя отныне вошло в привычку в каждое начатое дело вкладывать все свое внимание и старанье, чтобы успешно и без-укоризненно довести до конца всякое дело. Чтобы, к примеру, письмо отличалось не только своим стилем и верным правописанием, но и было чисто и аккуратно написано. В этом отношении тебе не найти лучшего образца, чем дядюшка Мальтиц, и худшего — чем твой отец; тебе посчастливилось, милая Анна, в начале своей жизни узнать такого человека, как он. Теперь пока ты можешь просто любить его. Позднее ты поймешь, сколь он достоин этой любви.
Я не вхожу в подробности нашей жизни. Я знаю, что мама держит тебя в курсе всего, что происходит дома. Нам очень недоставало тебя в день Christ-Kind, и что до меня, моя добрая Анна, только мысль о том, что ты совершенно счастлива и довольна там, где ты сейчас находишься, дает мне возможность переносить горечь от того, что ты не рядом с нами. Однако я льщу себя надеждой на скорую встречу.
Напиши мне, начинаешь ли ты понимать то, что читаешь по-русски, и извести меня, когда ты будешь говеть?
С новым годом, милая доченька. Ф. Т.
Munich. Ce 1/13 mars 1842
Enfin, après cinq mois de silence, c’est hier que j’ai reçu votre lettre du 8 novembre de l’année dernière. C’est mon frère qui vient de me l’envoyer de Varsovie. Je vois bien par ses explications qu’il y a eu beaucoup de malentendus dans cette affaire. Je n’accuse personne, mais je vous avoue que j’aurais été très reconnaissant si l’on m’eût épargné le chagrin et l’inquiétude que ces cinq mois de silence m’ont fait éprouver… Au mois d’octobre dernier je reçus une lettre de Nicolas qui m’annonçait qu’il allait quitter le service et qu’il allait nous arriver vers la fin de l’année. Je n’ai pas besoin de vous dire la joie que cette nouvelle nous avait laissé, et comme Nicolas nous annonçait son arrivée en termes très positifs, j’ai cru que nous pouvions nous permettre de l’attendre tout de bon. Mais voilà que le nouvel an arrive sans nous l’amener, ni lui-même, ni une lettre de lui, ni le moindre signe de lui ou de vous. Dans l’incertitude où ce silence m’avait mis je me décide à vous écrire directement, en adressant ma lettre à Orel. Et voilà deux mois passés que je suis dans l’attente d’une réponse à cette lettre. Enfin il y a une quinzaine de jours environ j’ai écrit à Minsk pour demander à ma sœur des nouvelles, tant de vous que de Nicolas, lorsque hier une lettre arrivée de Varsovie et qui contenait celle que vous m’avez écrite, chers papa et maman, en date du 8 du mois de novembre dernier, est fort heureusement arrivée pour tranquilliser, en partie au moins, mes inquiétudes. Je vois bien par les explications de Nicolas que c’est l’attente où il est depuis des mois de se mettre en route pour venir me rejoindre qui l’a engagé à différer de me transmettre dans le temps votre lettre du mois de novembre, mais cela ne m’explique pas, comment il se fait que depuis lors vous ne m’ayez plus donné signe de vie? La dernière lettre que je vous ai écrite a plus de deux mois de date, et je suis encore à attendre la réponse à l’heure qu’il est. Le cours des postes a beau être inexact. Jusqu’à présent au moins je n’avais jamais remarqué cette persévérance d’irrégularité, car depuis une année voilà du compte fait trois de mes lettres qui ne vous sont pas parvenues. Je ne saurais non plus supposer que ce soit à dessein qu’on supprime mes lettres. Pourquoi et dans quel intérêt le ferait-on? Et si on les ouvre, eh bien, qu’on vous les envoie au moins ouvertes.