Том 4. Письма 1820-1849 - Страница 104

104

Но хоть я и продолжаю думать о тебе с обычным беспокойством — мысль, что ты стала недосягаема для меня, принесла уму моему умиротворение, и мне хочется применить к тебе слова, сказанные одной приятельницею госпожи де Сталь при известии о том, что та родила девочку: «Бедная малютка, теперь-то ей хоть поспокойнее стало».

Тут произошла долгая заминка: завтрак со всеми последствиями. Потом визит наипревосходнейшей Коломбины, которая сидела в комнате Анны и только что рассталась со мною, чтобы по моему примеру заняться перепиской. Невозможно быть лучше этой превосходной четы. Колобиано, муж, хороший во всех отношениях и благовоспитанный человек, она, жена, хорошая во всех отношениях и просто хорошая. По возвращении из Петергофа я увидел, что Анна столь хорошо у них устроилась, что и думать не хотела о переезде в город, а они не хотели и слышать о том, чтобы отпустить ее от себя.

Уж теперь-то Капелло может не волноваться по поводу того, к чему приводит моя отцовская тирания. Не довольствуясь тем, что они приютили Анну, они вздумали включить в свое общество и меня, и так настойчиво добивались моего согласия, что после приличного случаю сопротивления я решился в прошлое воскресенье переночевать под их кровом после большого бала, заданного в этот день графиней Юлией Строгановой, на который все мы были приглашены. С тех пор я с ними так и не расстаюсь, обедаю у них — и обедаю прекрасно — каждый день, а вечера провожу то у Вяземских, то еще где-нибудь. Благодаря хорошей погоде, которая стояла эти дни, на Островах было очень приятно. Но чтобы наслаждаться ими как следует, надо там жить. В противном случае это всего лишь прогулка, становящаяся со временем и утомительной и однообразной.

Я воспользовался соседством, чтобы возобновить знакомство с графиней Юлией Строгановой; она поручила передать тебе сердечный привет. На балу у нее прошлым воскресеньем передо мною прошли все остатки общества, еще находившиеся на Островах. Вчера был большой вечер у Вяземских в честь госпожи Лазаревой, урожденной Бирон, и ее свояченицы, урожденной Мещерской, дочери Василия. Кроме этих двух дам, которым я представился, но с которыми не разговаривал, была еще госпожа Туманская, ученая Сенявина, со своей дочерью на возрасте, но не в меру красной и не в меру рослой, и пр. и пр. Что до хозяйки дома, то в тот день она была в своем ребячливо-добродушном настроении. Валуева, еще намедни вполне определенно говорившая о Гапсале, вчера стала высказывать сомнения и проявлять нерешительность. Но я утопаю в глупых и праздных подробностях; и рассказываю я их слишком скверно, так что и самому мне не нравится. Имена и события не даются мне, а я слишком устал и сердцем и душою, чтобы говорить о другом. Прошло то время…

Сегодня в 5 часов я обедаю у министра Уварова, которому не хотелось отпустить меня, не исполнив одного своего давнишнего обещания. — Касательно моей поездки могу сообщить тебе следующие новости. Намедни меня вызвали в министерство и от имени канцлера предложили мне взять на себя курьерскую посылку помимо Берлина еще и в Цюрих. Сначала я было отказался — по врожденной лени, ибо предложение было вполне приемлемое, поскольку командировка в Цюрих снимает расходы на поездку в Баден. А потому, вернувшись, одумался. Но пришлось бы похлопотать… Это мне было не по душе, и я махнул рукой. К счастью, вчера на гулянии я встретил канцлера. Я с ним переговорил — согласился, и вот собираюсь в путь — в Цюрих. Я все же проеду через Веймар и туда-то, милая моя кисанька, я и прошу писать мне…

Храни тебя Господь как самое ценное, что есть на свете. Целую детей… Но писать мне противно и скучно… Ибо пишу я уж слишком плохо.

Ф. Т.

Тютчевой Эрн. Ф., 21 июня/3 июля 1847

136. Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 21 июня/3 июля 1847 г. Петербург

St-Pétersbourg. Ce 21 juin/3 juillet

Ma chatte chérie, voilà donc le grand jour arrivé, et je sens que c’est encore une séparation dans la séparation. Un trou dans un vide. Hier je suis rentré en ville et suis allé prendre congé du Chancelier. Il m’a touché par sa bonhomie. Il m’a très naïvement conjuré de n’aller voir sa femme à Bade qu’après avoir remis mon expédition à Zürich, car elle est un peu pressée, a-t-il ajouté. Au reste on m’a traîté plus généreusement que je ne m’y attendais. On m’a donné la somme de 250 ducats, ce qui est beaucoup, attendu que sur cette route il y a chemin de fer presque continu de Stettin à Zürich. J’en porterai avec moi, toutes les dépenses payées, au-delà de 1000 r<oubles> arg<ent>. Que je m’en veux et que je me détracte d’avoir permis que tu le dépouillasses ainsi à mon profit, ton dévouement me consterne et m’épouvante. Je viens d’écrire à Nicolas pour lui recommander de la manière la plus pressante de t’aller voir coûte que coûte à Hapsal. Mais ce Hapsal! C’est donc une insigne sottise que nous avons fait là. La description que tu m’en fais dans ta lettre m’a fait venir la chair de poule. Et c’est dans un pareil chenil que tu vas te confiner pour deux mois, tandis qu’avec l’argent que ce stupide séjour te coûtera, tu aurais fort bien pu, comme nous nous en sommes assurés, avoir une très jolie maison de campagne soit aux îles, soit à Pavlovsk. Mais il faut que les bons soient bien efficaces pour me combler d’une pareille sottise. Et tandis que toi, tu vas te morfondre ainsi, moi bêtement je me donne les apparences d’aller courir l’Europe pour mon plaisir. Et personne ne se doute de ce que c’est pour moi que la séparation.

Tu comprends, je suppose, pourquoi j’ai accepté Zürich. C’était une expiation, cela fera du moins que le voyage, tout bête qu’il est, ne coûtera pas une ruine. Maintenant je ne m’arrêterai guères ni à Stettin, ni à Weimar qu’à mon retour. J’irai d’un trait p<ar> Francfort et Berlin à Z<ürich>, puis de là à Bade pour voir la C<om>tesse N<esselrode>, après quoi je tâcherai de voir joindre ton frère et de m’enlever les bords du Rhin… Tout cela est bien long et bien inutile. Toi, en attendant, écris-moi à Weimar. Tu auras de mes nouvelles de la route, soit par moi, soit par les autres. Mais avant tout conserve-toi, comme ce que j’ai au monde de plus cher. A Dieu. Il est 9 heures, à 4 j’irai chercher tes traces de l’autre jour dans les eaux de Kronstadt. T. T.

P. S. Mon cher ange, ma prière, une recommandation, mais ne la néglige pas, quelque stupide qu’elle te paraisse… J’ai promis à ce malheureux Rosaglio qui va partir p<our> Moscou, de le recommander aux Souchkoff. Je le lui ai promis, juré et enfin j’ai menti, en disant que c’était déjà fait. Il va partir, et je suis un homme compromis, s’il allait se présenter à eux, avant qu’ils n’en fussent avertis. Ecris-leur donc, de grâce, à son sujet. Mais de grâce, ne l’oublie pas. Cela me tourmente. Ne l’oublie pas.

104